[ankkatik]

30.05.2013 в 14:01

Пишет  Лис зимой:

Петля, DW, mini
Название: Петля
Автор: Лис зимой
Бета: только Word
Пейринг/герои: Мастер/Десятый
Рейтинг: R
Жанр: drama
Статус: окончен
Дисклаймер: Доктор и Мастер технически принадлежат BBC, но моральная победа за мной.
Предупреждение: AU
Саммари: Мастер путешествует с Доктором, бла-бла.
От автора: Вначале планировала на ФБ, но потом поняла, что туда не надо.
Мега-депрессивная история без графического описания секса и кинков, с умеренной лексикой и пристойным насилием.
И никто никого не любит.
Примечание: идея запереть их в ТАРДИС и не позволить выйти принадлежит  annakotik.


Ад – это дверь, которая запирается изнутри.

К. С. Льюис


“Там будет чудесно”, - сказал Доктор и улыбнулся так, как только он умеет, всем лицом, каждая его морщинка, ресница и пора на коже разошлись в этой сраной радиоактивной улыбке, от которой Мастеру казалось, что в горле застревает рыбная кость, хрипишь и кашляешь, кашляешь, кашляешь, вроде бы, такая мелочь налипла на стенку глотки, но избавиться от неё невозможно, и она парализует тебя, не дает существовать, Доктор его парализует, добрый Доктор, у которого пот пахнет солнечным светом и по целому выводку спасенных котят в каждом глазу.
Там будет чудесно, сказал он тогда.
О, да.
Так и было.

--

- На Анайе просто здорово в это время года, очень красиво, - щебетал Доктор, щелкая кнопками на консоли, дергая рычаги и пританцовывая от предвкушения самбу-румбу Великого Космического Туриста, Обожающего Раззявить Рот. – Звездный водопад виден невооруженным взглядом. То есть он и в другие месяцы виден, я имею в виду, что ты и я могли бы разглядеть его, наше зрение позволяет, но сейчас его увидят все жители планеты, и он светится фиолетовым, представляешь, весь спектр видимого излучения, которое на самом деле видно! Cиреневый, лиловый, пурпурный, горячечно розовый, есть такой цвет, а? Температурно-розовый, розово-лихорадочный, нет, это называется как-то по-другому, такой розовый, который как будто нагрелся, раскалился и сейчас взорвется, но не суть… Сияние электромагнитных волн во всем своём великолепии! Все границы спектрального диапазона, рассеянные звездным светом!
Хорошо, что не сказал: “купающиеся”.
От “купающихся в звездном свете” могло бы стошнить.
Доктор повернул голову к своему спутнику, надеясь заразить его вирусом энтузиазма и восторгом провинциала, впервые угодившего в большой город, обрушивающийся на его девственные глаза и уши.
У Мастера был к этому иммунитет, надежная прививка, сделанная разочарованием и злостью.
- Доктор, - сказал он спокойно, - по-моему, мы падаем. Ты всегда был самым ужасным пилотом из всех, кого я знал.
Затем он поднялся, широко зевнул, не потрудившись прикрытьcя ладонью, и направился из консольной комнаты прочь. Внутри его черепа катились камни: в гору, из-под горы, в гору, из-под горы… Сложно держать равновесие, когда тебя так трясет, но Мастер привык, он застегивает себя на все пуговицы и держится.
- Ты куда? – донесся ему вслед удивленный оклик.
- Собираюсь вздремнуть, - ответил Мастер, не останавливаясь. – Я не спал уже неделю, барабанный оркестр в моей голове работает сверхурочно. На рождественский бонус, наверное, намекает. Если окунемся в звездный водопад, сделай милость, не буди меня, я полюблю его после по твоим рассказам.
ТАРДИС ударилась о силовой купол в тот момент, когда он забрался в постель.
Мастер аккуратно взбил подушку.
Ему снился Галлифрей раскаленного горячечно-розового цвета, у планеты была температура как показатель повреждений, не совместимых с жизнью.
Потом она взорвался, и ошметки налипли на Доктора, как куски жвачки.
Мастер подумал, что теперь Время мертво, и после этого больше не видел снов.

--

- Я не понимаю, почему она не двигается! – исторгнув вопль отчаяния, Доктор запустил руку в свои многострадальные волосы в сотый раз.
Комичнее это могло бы смотреться, только если бы он вдобавок выдрал себе клок.
- О, - сказал Мастер, - надо же. До сих пор не разобрался? Стареешь, наверное, мозги уже не те. Пожалуй, сделаю себе чаю. Ты не хочешь?
Доктор его не услышал, он тонул в болоте растерянности, пуская пузыри, и что-то бормотал себе под нос, очки на его лице слегка перекосились, и вместе со взъерошенной шевелюрой это придавало ему ещё более сумасшедший, чем обычно, вид.
В сумасшествии Мастер знал толк, отлично разбирался в его сортах и видах, со вкусом смаковал букет, попивая из дорогих хрустальных бокалов, но сейчас важно было другое.
Растерянный Доктор, не понимающий в чем дело, это примерно прекрасно.
“Примерно” – ведь бывают вещи и лучше, но последнее время Мастер не был особенным баловнем судьбы, поэтому не придирался. По правде сказать, последнее время везло ему, как висельнику, или это можно было бы назвать иначе, “везло, как Мастеру”, он, наконец, догадался придумать такое определение спустя столько столетий, это было определение морального мазохиста и пораженца, но у него слишком сильно болела голова, чтобы было не плевать. Он сплевывал, и слюна горчила, отдавала желчью.
Для начала он потерял Вселенную.
Опять.
Вселенная устраивала его лишь в одном виде – аккуратно сложенная и лежащая в кармане вместе с носовым платком. В этом случае он готов был любоваться на звездные водопады, бриллиантовые горные хребты графитовых планет, выплевывающих алмазы во время извержений вулканов, мог всматриваться в оранжевые силикатные пары газовых гигантов и слушать пение солнечных ветров и то забавное шипение потушенной спички, которое издают астероиды, прожигающие оболочку планет.
Но лишь при условии, что Вселенная окажется достаточно послушной, чтобы ею распоряжаться. Из него бы вышел отличный управляющий почти размером с Бога, но нет,
Доктор лишил их со Вселенной такого шанса, придушил, как всегда, намечающийся романчик в зародыше, поэтому любые его попытки вовлечь Мастера в осмотр достопримечательностей, потрясая буклетами с глянцевыми картинками, были обречены на провал.
Мастеру было решительно все равно, на что теперь смотреть, на идиллию или катастрофу, тем более, эти понятия всегда были для него практически синонимами. Когда он навестил неторопливо догнивающую в сто триллионном году Вселенную, ему понравилось то зрелище, в нём было величие ядерного распада пополам с живописностью свалки отходов.
Сейчас…
Уродливая планетка, на орбите которой они застряли, была похожа на кусок серо-желтого сыра с редкими дырками высохших морей.
- Кажется, ТАРДИС слегка промахнулась, - сказал Доктор сконфуженно, когда Мастер появился в консольной комнате. – Это не Анайя, а Деймос IV.
- Верно, немного промахнулась, - Мастер согласно кивнул, глядя на монитор, и с удовольствием сделал глоток чая. – Вместо спектральных звездопадов планета-тюрьма из шестидесятого века. Недолет. Или перелет? Я не знаю, какие темпоральные координаты ты сначала выставил, ты же мне не сообщаешь. Кстати, я неплохо поспал.
- Я не понимаю, почему она не двигается, - сказал Доктор озадаченно в первый раз.
Это случилось почти сутки назад.
ТАРДИС, не шевелясь, висела над куском сыра, на поверхности которого копошилась плесень самых опасных преступников из всех галактик, не поддавшихся психологическим методам исправления.
Сбежать из этого места было невозможно.
Человечество придумало аналог высоким стенам и колючей проволоке.
Силовое поле отрезало планету от остального космоса, превратив её во вращающийся в пустоте голый череп, отломанный от скелета.
Ни бараков, ни камер. Одно чистое угрюмое пространство, разлагающееся в вечном полумраке под прозрачным куполом. Говорили, что рано или поздно все заключенные сходят там с ума, и сторонники гуманных методов предлагают вновь ввести смертную казнь как милосердную альтернативу Деймосу IV.
Массовые и серийные убийцы, маньяки, безумцы, вершители геноцидов и социопаты мучились там, внизу, от безделья, безысходности и блуждания по тоннелю без света в конце, потому что конца у него не было.
С орбиты за ними наблюдали люди, сбрасывавшие им иногда еду и, возможно, какие-то медикаменты, хотя, скорее всего, нет.
Мастер допил крепкий душистый чай, взглянул на экран ещё раз и улыбнулся. Появилась шальная мальчишеская мысль – распахнуть двери ТАРДИС и отлить вниз, хотя толку-то, силовое поле все равно ничего внутрь не пропускает. Но в любом случае было бы забавно.
Правда, хорошее настроение его вскоре оставило.
Его собственная тюрьма была не менее надежной, хотя и значительно более комфортной.

--

Около консоли красовался пестрый бардак из отколупленных разноцветных кнопок, россыпи металлических винтиков-шпунтиков, инструментов и прочего барахла, напомнивший Мастеру о старых-добрых временах, когда они с Доктором возились с детальками и вместе пытались что-нибудь починить, заштопать дырки в пространстве, времени или прорехи, оставшиеся от его очередных разлетевшихся вдребезги планов.
Ностальгия его не охватила.
Всё давно разбито и разметано, никаких осколков не собрать. Иногда ему казалось, что прошлые жизни случились вовсе не с ним, не потому, что это было множество тел тому назад, а потому, что потеряно осознание самого себя, каким он был когда-то.
Это было самое человеческое ощущение из всех, что он испытывал. Люди тоже не забывают, но прошлое похоже для них на отрывки из старых кинофильмов, поблекшие фотографии в потрепанных альбомах. Их воспоминания тусклы, как грязные окна, и отдельные вспыхивающие фрагменты, поблескивающие из-за ветхих штор, ничего не меняют.
И это правильно, нужно жить настоящим.
Мастер подумал, что бег от смерти вовсе не означает жизнь. Он бежал на месте изо всех сил, пока ему не стало безразлично.
- Как успехи? – поинтересовался он светским тоном, усаживаясь на диван. – Выяснил, в чем проблема?
- Нет, - буркнул Доктор раздраженно, не поднимая головы от клубка проводов, - по-прежнему не могу разобраться.
- А что ТАРДИС? Она, - Мастер немного помедлил, выбирая подходящее слово, отношения между этой парочкой всегда вызывали у него нечто среднее между восторгом и брезгливостью, - она говорит тебе что-нибудь?
- Я вообще её не чувствую.
- Такое уже бывало раньше?
Доктор неожиданно оставил своё занятие и повернулся к нему, сжимая в пальцах отвертку – обычную, а не ту его игрушку, снабженную множеством любопытных функций. Значит, плохо дело, раз приходится работать руками.
- Что ты натворил? – спросил он с интересом, его потное лицо было испачкано в пыли.
- Если бы я действительно хотел что-нибудь натворить, я бы убил тебя, - ответил Мастер тем рассудительным тоном, который составляет главное оружие безумцев помимо топора или большой красной кнопки.
- Верно, - согласился Доктор и тут же уморительно чихнул. – Я как раз думал об этом, постоянно об этом думаю.
- Молодец. Первый приз за мыслительную деятельность, мистер Умник.
Впервые за очень долгое время Мастеру стало весело. Как смертнику, в чью камеру по ошибке пустили не ядовитый, а очень смешной газ. Его лицо ему сейчас почти не подчинялось, но он все-таки не настолько неудачник, чтобы не справиться хотя бы с ним, поэтому Мастер смотрел спокойно и серьёзно, вспоминая слово “идиот” на всех языках, что ему известны. Лицо осталось на месте, озадачивая Доктора ещё сильнее.
- И как раз этого я и не могу понять, - продолжил тот, сверля его подозрительным взглядом.
- Чего ты не можешь понять?
- Почему ты до сих пор не попытался меня убить.
- А зачем? – Мастер пожал плечами. – Мы уже умерли и попали в ад. Ты разве не замечаешь?
Доктор презрительно фыркнул и вернулся к своему змеиному клубку. Ничего удивительного, это существо состоит из оптимизма на девяносто процентов, ещё пять отведены на чувство вины и оставшееся – на те вещи, что делают его улыбку ослепительной и невыносимой.
Его шея выгнулась под очень удобным углом, чтобы накинуть на неё удавку, или один из проводов, или просто сомкнуть покрепче руки. Весь секрет в силе давления на правильные точки. Секрет Доктора тоже в этом плюс умение очень быстро бегать, но сейчас бежать некуда.
Мастер представил себе звук, с которым ломаются позвонки, будто очень громко хрустит сухое печенье.
Затем он раскрыл книгу, которую принес с собой, и принялся читать.
“Человеческое бессилие в укрощении и ограничении аффектов я называю рабством. Ибо человек, подверженный аффектам, уже не владеет сам собой, но находится в руках фортуны, и притом в такой степени, что он, хотя и видит перед собой лучшее, однако принужден следовать худшему”. [1]
Но словесная каша из чужих мыслей вскоре ему надоела, и он ушел смотреть мультфильмы.
В них все время кто-то за кем-то бегает, делая это так много и часто, что происходящее кажется осмысленным.

--

В ТАРДИС было так тихо, как будто в мире случился Апокалипсис, и там, снаружи, ничего не осталось, и вот это “ничего” сочится теперь внутрь, прокрадываясь сквозь щели, прогрызая себе дорогу в корабль, и вскоре проглотит их, и Доктора, и его самого.
Загреус, вспомнил Мастер, он сидит у тебя в голове, и живет среди мертвецов, и пожирает тебя, пока ты спишь.
Он не удивился, когда Доктор пришел к нему и осторожно сел рядом на диване, как младшеклассник, пытающийся подружиться со своим сверстником. Невероятно трогательно, совершенно безрезультатно.
Мастер улыбнулся ему тепло, ненависть согревала его ночами, днями, столетиями, ненависть была надежна, его каркас, его броня, его западня, его самая старая подружка, с ней он подружился накрепко сразу после того, как мутировала его дружба с Доктором.
Они молча смотрели, как нарисованная мышь дурачила нарисованного кота, и Мастер совсем не чувствовал, что они с Доктором отличаются от них хоть чем-то.
Бульканья, истеричные шумы, плески и простенькая мелодия, доносившиеся с экрана, не заглушали тишину на корабле, даже не разбавляли её, а тонули в опустевшем пространстве.
Словно и нет тут никого…
Мастер отыскал пульт и сделал звук громче, гробовое молчание плотно сжавшей рот ТАРДИС действовало ему на нервы. Кажется, даже Доктор вздохнул с благодарностью.
- Что ты смотришь? – спросил он, пытаясь завязать беседу.
- Трагедию Гамлета, принца Датского, - ответил Мастер. – Не болтай, сейчас появится призрак, я люблю этот момент.
Мышонок, надрываясь, греб в лодке, с трудом ворочая веслами, а кот, беззаботно насвистывая, точил ногти пилочкой.
Доктор неуютно поёрзал на диване и беспокойно постучал ногой по полу. Он не привык долго находиться на одном месте, как будто любая поверхность жгла его стопы.
- Я не знаю, насколько мы здесь застряли, - сказал он, и в его голосе было все то же гребаное изумление перед миром, не перестающим Доктора удивлять, словно для того весь мир и создан – вращаться ему на потеху.
Из мультипликационной лазурной воды выпрыгнула рыба, дернутая придумавшим её художником за невидимую резинку. Как жаль иногда, что нет никакого художника, которому можно было бы предъявить претензии за то, что он дергает тебя.
- У тебя есть пилка для ногтей? – спросил Мастер.
- А что, твоя личная затупилась?
- Вроде того.
- Извини, у меня нет.
- Тогда что ты делаешь со своими ногтями? Обгрызаешь, как ребенок?
- Вроде того, - ухмыльнулся Доктор.
- Ты отвратителен.
- Ты тоже. Хотя и по другому поводу.
- Следовательно, мы оба отвратительны, - резюмировал Мастер и, протянув руку, стащил очки с его запорошенного пылью лица в разводах.
- И зачем ты это сделал?
- Просто потому, что могу, а ты не успел мне помешать, - ответил Мастер невозмутимо. – Должно же это было когда-нибудь произойти.
Доктор насторожился, напрягся, стал ещё худее и длиннее за секунду, глаза у него сузились, даже они ждали подвоха, Доктор, Доктор, я вижу тебя насквозь, каждое твое новое лицо болтает больше предыдущего…
- Почему нас не беспокоят тюремщики, следящие за планетой? – спросил Мастер, откладывая в сторону очки. - Мы торчим тут уже, черт знает, сколько, а никто не попытался вступить с нами в переговоры или хотя бы попробовать уничтожить.
- Я включил режим невидимости. Это чуть ли ни единственная вещь, которая ещё работает.
- О, а я не знал, что у тебя есть такая возможность, - протянул Мастер задумчиво. – Одно из усовершенствований в новой регенерации?
Не дожидаясь ответной реплики, он потянул Доктора к себе за воротник, и все веснушки, ресницы, поры, морщинки, пыль, котята, и пожары оптимизма стали от него совсем близко, навалились на него непреложным фактом, он чуть не разжал руку, чуть не бросил всю затею от этой удушающей близости постороннего существа, ведь смотреть и чувствовать, прикасаться, трогать, прилеплять себя – совсем разные вещи, и Мастер не знал, готов ли к этому и даже хочет ли чего-то нового сам.
- А это ты зачем делаешь? – продышал Доктор ему в лицо, губы шевелились, выпуская слова и мятный запах пасты или каких-то конфет, пугающе близкие губы в трещинках, шелушинках, с черными точками сбритой щетины на коже вокруг, в этот рот можно было упасть, подскользнувшись ненароком, поэтому Мастер решил не смотреть и закрыл глаза, он чувствовал, что Доктор их тоже закрыл, и от это стало щекотно, захотелось хихикать по-школьному, тоже мне диванная романтика в самой жопе глубокого космоса.
Некудышный вышел поцелуй, так, помяли друг друга ртами, и все языки оставались на положенных местах.
Мастер сглотнул не пригодившуюся слюну и перестал держать Доктора за ворот рубашки. Тот отстранился не сразу, переваривая первый шок, какая же прозрачная физиономия, так легко все читать, что даже скучно, едва ли ни скучнее, чем “Человеческое бессилие в укрощении и ограничении аффектов…”
- Это было, - покрасневший Доктор смущенно покашлял, - это было неожиданно. Почему? С чего вдруг тебе это в голову взбрело? Просто потому, что ты можешь, а я не успел остановить?
- Не больно-то ты сопротивлялся, - хмыкнул Мастер. – Тебе ведь тоже сейчас делать нечего, а все-таки что-то новенькое. У меня конструктивное предложение – сходи в душ, ты весь грязный после своей возни под консолью. Ты уборку иногда делаешь, хотя бы раз за регенерацию?
Доктор поднялся с дивана и зачем-то поправил одежду, вид у него был осоловевший, как после выпивки, и Мастеру снова стало весело. Не все игры можно у него отнять, он чувствовал под пальцами невидимые резинки, самое увлекательное – дергать себя самого, не зная, когда порвется. Иногда он осознавал своё сумасшествие, иногда нет, и не мог тогда поверить, что Доктор его таким считает, так или иначе, сумасшествие было живым и по-своему очень разумным существом, сейчас оно хотело целоваться, а через пять минут – провернуть Доктора через мясорубку, выкрасить внутренности ТАРДИС красным или покончить со Вселенной, а потом возродиться, может быть, хоть после такого самоубийства у него пройдет голова, раз уж прежние смерти не помогали?
Доктор плескался в ванной, когда к ним наведались гости.
Два охранных корабля, надзиравших за Деймосом IV, решили обойтись без переговоров и стреляли сразу на поражение.
Но ТАРДИС умеет себя защищать, и это Мастер о ней всегда знал.

--

- Только скажи, что это был не ты!
- Это был не я.
- А кто тогда?! В ТАРДИС завелся домовой? И как ты это делаешь?
- Может быть, она больше тебя не любит, а любит меня? О, я знаю, что означает этот взгляд! “Ты чудовище, Мастер, и тебя нельзя любить”. Мерси, очень мило с твоей стороны.
- Не заговаривай мне зубы, - зашипел Доктор. – Скажи мне немедленно, что ты сделал с кораблем, чтобы я его починил, и мы бы убрались, наконец, отсюда!
- А что будет, если не уберемся в ближайшем времени? – поинтересовался Мастер безмятежно. – Ты спятишь, как и я?
Доктор выпустил порцию воздуха из легких, затем медленно и успокаивающе выдохнул ещё раз, но сбился со своего дзена, заскрежетал, зарычал от ярости, и Мастер, не выдержав, расхохотался, до того это было отрадно, наблюдать его бессилие.
- Признаюсь честно, когда ты запер меня здесь, я не ожидал таких развлечений. Но теперь я почти благодарен за то, что ты не дал мне спокойно умереть. Спасибо за бесплатный цирк. “Oh girls they want to have fun!” - заголосил Мастер, - “That's all they really want, some fun!” [2]
И парочка танцевальных движений для полноты картины, вот так-то, детка.
- Чего ты добиваешься? – спросил Доктор устало. – Зачем тебе это нужно? Неужели тебе нравится тут торчать? Разве ты не хочешь отправиться куда-то ещё?
Мастер остановился, бросил петь, бросил танцевать, да что там, он дышать-то на миг бросил, потому что это невероятно, это настолько невероятно, это сверхъестественное что-то, когда единственное существо в мироздание, которое так на тебя похоже, ничего про тебя не понимает, и он приложил руку к груди, не замечая, что это делает, и не думая про сердца, а лишь для того, чтобы опереться на что-то, и сказал тогда, всего один раз сказал это Доктору, чтобы тот услышал, и запомнил, и, возможно, даже увидел сквозь чужие глаза и начинку мозгов, как ни мал был на то расчет:
- Все закончено, Доктор, я не сбегу, ведь ты не отпустишь, и мне неважно, где мы будем при этом.
И увидел в тот же момент, что никакого озарения не случилось, что глаза, которые таращились на него, нет, не пустые, переполненные так, что хлещет через край, только в них нет ничего, что могло бы соединить, и, в общем-то, не имеет никакого значения даже то, кто из них в этом виноват, да и в чем их с Доктором вина? В том, что каждый из них такой, какой есть?
- По большому счету, - произнес Мастер медленно, - я даже не ненавижу тебя сейчас, и это как-то потрясающе противно. Как будто вообще ничего не осталось. Понимаешь меня?
Но, конечно же, Доктор ничего не понял, наверное, поэтому и притащился к Мастеру в спальню, пока тот ворочался в постели, сражаясь с камнепадом между створками черепа, и всё грохотало, грохотало, грохотало до злых отчаянных слез и багровой мути перед воспаленными глазами, до пляшущих чертей с лицами тех, кого Мастер когда-то убил, и про кого успел забыть, ведь какое ему дело, и сколько было пешек в их с Доктором шахматной партии, разве запомнишь каждого, в его голове все равно нет свободного места, все забито барабанным боем, а он просто хочет спать, просто хочет спать…
Доктор поцеловал его первым в этот раз, они возились в постели неуклюже, неловко, неумело шаря руками по телам друг друга, и руки удивлялись, наталкиваясь на непривычное, странное, но сам Мастер словно оцепенел внутри, а Доктор только кусал губы, давя стоны, как будто кто-то мог их послушать, и никому из них не было особенно приятно, и разум каждого был заперт на ржавый амбарный замок.
Позже, глядя на чуть подсвеченную белой подушкой и слабой ночной лампой, взлохмаченную голову, Мастер не мог сдержать ощущения, что словно смотрит на незнакомца, не до конца понимая, как они вообще очутились в одной кровати, и что тут делают.
А ещё он вспомнил, что ни один из них не произнес ни слова.
Каждый остался на своей территории, в своем теле, в своем разуме, в своем беге по кругу, никакая пуповина их не связала, изжеванная веками гонок с одинаковым нулевым результатом.
Ощущение навалилось на него, упало бетонной плитой снаружи и, раскрошившись внутри, забило глаза и горло, оглушило, но, продышавшись, он нашел для него подходящее слово.
Одиночество.
Мастер приподнялся на локте, чтобы потушить свет, и, случайно коснувшись обнаженного плеча Доктора, одернул руку.

--

Они сидели вдвоем за кухонным столом и пили, причем Доктор был уже пьян, а Мастер только притворялся, впрочем, и Доктор мог притворяться, трудно было разобрать под всеми его масками, за которыми он прятался.
Болтал он без остановки обо всем на свете, поначалу ни о чем важном, скользком или остром, всплескивал руками и дергался под алкогольным током, пропущенным по венам, но, захмелев, начал тянуть удочку из самого далекого прошлого, улыбаясь умильно и глуповато, а ты помнишь, как мы, ещё тогда, совсем давно, в пещере у Отшельника, и он сказал, а ты ему в ответ, и небо было ясное, прозрачное, как кристалл, я подумал, одно солнце отражается в другом, мир это зеркало, и ты знаешь, что я вижу в нём сейчас, ох, чуть не разлил, извини, на тебя не попало, не нужно мне больше, не подливай, уже достаточно, хватит, я сказал, Мастер, почему ты никогда не слушаешь меня, и никто никогда не слушает, наверное, люди мне для того были и нужны, я люблю поговорить, а они слушают, не перебивая, так вот я про зеркало…
- А это довольно круто, - втиснулся в монолог Мастер, глядя сквозь стакан, Доктор плыл и размывался, выпьешь больше, возможно, совсем исчезнет, - напиваться с тобой. Даже лучше, чем трахаться.
Доктор поморщился, услышав вульгарное словечко. Его рот и задница перестали быть девственными, а ум таким и остался, изменить это нельзя.
Мастер всегда ломился туда, где написано крупными буквами “Вход воспрещен”.
- Ну, давай, признавайся, - подзадорил он. – Скажи, что тебе больше нравится, пить со мной, или трахаться со мной?
- Бегать с тобой наперегонки.
- Это я и сам знаю. Последний раз спрашиваю, ты любишь со мной трахаться?
- Перестань это говорить!
- Ты же знаешь, что не перестану, зачем стараться?
- Это в моей природе.
- Стараться?
- Идти против ветра.
- Знаешь, чего не стоит делать против ветра?
Доктор живо подскочил на стуле и, нависнув над Мастером, зажал рукой ему рот, его ладонь пахла пролитым виски и бесплодной возней с механизмами, те застыли, покрылись коростой и омертвели, Доктор не мог вылечить свой корабль, как ни старался.
- Не смей!
- Буду говорить, что хочу, - пробубнил Мастер придушено. – Ты мне ничего не можешь запретить, только выход наружу, но теперь ты и сам…
Рука надавила на его губы сильнее, но вдруг пропала, отринула, и внезапно Доктор наклонился к нему низко-низко, близко-близко, как небо, когда падаешь на спину, должно быть, и Мастер замер в ожидании, но поцеловались только их лбы, и все замелькало, запестрило образами, быстрее и быстрее, разматываясь назад лентой событий, круговерть мыслей втягивала в собственное сознание, обернувшись через мгновение воронкой, разрывом в ткани, сквозь который выглядывало Время, в нём живет чудовище, кусающее себя за хвост и обедающее в перерывах непослушными ребятишками, помнишь ту сказочку, Кощей, скажи, какая тебе больше нравилась, про Загреуса или Токлафанов, вылезающих из-под кровати в ночи, почему у них такие большие руки, чтобы крепче обнять тебя, дитя, почему такие большие глаза, чтобы лучше видеть тебя, почему такие большие зубы, а это, чтобы поскорее тебя съесть, раз-два-три-четыре, и тебя не стало в мире.
- Как ты это вытворяешь с моим кораблем?! – раскаты грома загремели, перекрывая барабанную дробь, боль взвилась в висках, отрезвляя, заставляя вспомнить, что он – единственный хозяин здесь, у него ничего нет, кроме своего разрушенного разума, и ни одной твари здесь не будет без его разрешения, ни одной!
- Убирайся из моей головы! – заорал Мастер.
Контакт оборвался так резко и грубо, что оба Тайм Лорда не сдержали вскриков. Ощущения тела вернулись, оно было здесь за столом, на стуле, в кухне, с током крови и привкусом виски на языке, со железным штырем, вбитым в правое ухо, другой конец застрял в шее, вот здесь все онемело, стало деревянным, сука, какая же ты сука, Доктор, у меня как раз был перерыв между этими визитами…
Свет ударил пощечиной.
- Ублюдок, - просипел Мастер, утыкаясь лицом в ладони. – Подловил!
- Прости, - пробормотал Доктор виновато. – Но мне нужен ответ, я не могу больше здесь оставаться.
- Пошел ты! – выплюнул Мастер, втягивая носом выступившие слезы. – Сдохнешь тут вместе со мной, и твой сраный режим невидимости я опять отключу, чтобы эти сраные корабли нас опять засекли, и чтобы твоя сраная ТАРДИС…
- Её защитное поле ты не отключишь, - напомнил Доктор, - оно выставляется автоматически, а изоморфный контроль заблокирует любые попытки. Я прошу тебя, пожалуйста, скажи мне, как ты с ней это делаешь.
Его голос прозвучал с такой униженной мольбой, что это немного утихомирило боль, и Мастер поднялся, ожесточенно потирая глаза, цветные пятна сложились в Доктора, свет от ламп над его головой – в нимб, его лицо смягчилось, стало юным, ты был таким когда-то, Тета, и я таким был, где все это сейчас, в какой песок просыпалось или в соль, ею посыпают землю, чтобы ничего не росло…
- Ответь мне, - просил Доктор, - я хочу вытащить нас отсюда, хочу, чтобы мы увидели космос вместе.
- Хорошо, ладно, так и быть, - вздохнул Мастер, - я ведь тоже этого хочу, всегда только этого и хотел, как тогда, в детстве, ты же помнишь, как мы мечтали об этом?
Они придумывали тогда звездам свои названия и представляли, как потоки Времени будут обретать форму под их руками.
- Да, - ответил Доктор торжественно, и было видно, что он не лжет, - и никогда не забывал.
- А помнишь тот Stellarium, который мы создали?
- Ещё бы! – просиял Доктор. – Твой Зимний треугольник выглядел как квадрат, а я напортачил с двойной системой Кеплера и изобразил её одинар…
Мастер ударил по его замерцавшему улыбкой лицу кулаком в челюсть.
- Залезешь в мои мозги ещё раз, - сказал он, - я заключу во временную петлю тебя, как ты сделал с Галлифреем. Будешь в ней дрочить на свои воспоминания.
Потом добавил назидательно:
- Живи настоящим, такой мой тебе дружеский совет, Тета.
Удалился он с гордо выпрямленной спиной, но, очутившись в своей спальне, рухнул на кровать, завернулся в одеяло, и лежа в темном коконе, обдумывал возможность загипнотизировать самого себя, чтобы перестать слышать барабанный вой.

--

- Подвинься, а то я сброшу тебя с постели.
- Что? – душераздирающий зевок. – Я… Я не понимаю…
- Я сказал, подвинься!
- Хорошо, хорошо, не нужно кричать, не думал, что сегодня мы будем спать вместе.
- Здоровый сон пока откладывается. Ляг на живот, подложи под него подушку и заткнись.
- О, это самое романтичное предложение на свете, как тебе отказать?
- Закрой рот, Доктор!
Мастер никогда не занимался раньше сексом просто для того, чтобы отомстить, Доктор никогда раньше не впивался в его запястье, чтобы не кричать, как же тихо здесь, тишина подстерегает их на каждом шагу, проникает в них и заполняет, вот они и цепляются друг за друга, последние представители своего вида, ухватиться которым больше не за что, баланс ли между ними, гармония или хаос, все лучше, чем большая пустота.
Полумрак никак не кончается, не сгущается в ночь, разрождающуюся проклевывающимся на горизонте сквозь скорлупу неба цыпленком, и двое-одно в постели не отбрасывает тени, как будто они лишь призраки самих себя, жалкое эхо.
- Теперь спи, - сказал Мастер, словно мог приказывать, а Доктор закрыл глаза, словно мог ему подчиняться. – Что тебе снится обычно? Звезды или завтрашний день?
- Время.
- Оно мертво. Это больно, Доктор?
- Барабаны в твоей голове. Это больно, Мастер?
Они не видели друг друга в этот момент, но то, что могло их связать, обозначилось, будто обрело плоть, скрутилось удавкой с петлями на обеих шеях.
Мастер склонился и поцеловал Доктора в висок, затем набросил халат и направился в консольную комнату.
Доктор не пошел за ним, чтобы проследить, чем он займется.
Наверное, впервые просто сдался.
Мастер подумал: я выиграл.
Но это была ложь и совсем не его победа.

--

Он не был уверен, что дверь поддастся, но достаточно было тронуть её слегка, и она распахнулась.
Было бы приятно почувствовать порыв ветра, ласку свежего воздуха на лице, но в космосе был только вакуум, в котором даже Тайм Лорд способен продержаться, оставаясь в сознании, лишь двадцать секунд, в два раза дольше человека, но затем и его разобьет паралич, и скрутит судорога, и опять паралич, и водный пар из твоей крови, и холод-холод-холод, и остановка сердца через минуту, быстрая смерть, нехорошая смерть.
Мастер остановился на самом краю, под ним был провал, как оскаленная пасть, а вокруг – серое небо, испещренное дальними и близкими искрами.
Деймос IV висел внизу под опалесцирующей сферой силового купола, безобразная межгалактическая тюрьма для тех психопатов и больных, у кого не было своего Доктора.
Можно было помочиться на них для развлечения, это однажды показалось Мастеру неплохой затеей, только что-то больше не хотелось.
Мастер раскинул руки, словно открывался миру, но он был Тайм Лордом, а это значит, что мир должен распахнуться перед ним, вскрыться консервной банкой, а, если такого не происходит, то это нечестно, нечестно…
Вселенная не покорялась ему, но вращалась вокруг него, все её звезды, и планеты, и галактики, и крутящиеся юлой пульсары, и живые солнца, и мертвые океаны, и метеоры, и кометы, царапающие атмосферу хвостами, гиганты и карлики, и оставляющие светящийся след болиды, и туманности, и паутины созвездий, и даже забывшая его Земля, которую он так стремился уничтожить.
- Чего ты хочешь? – спросил он. – Чего ты хочешь от меня? Чтобы я бросился сейчас вниз? А от него чего хочешь? Чтобы он оставил меня здесь, запихнул под этот купол, где я не смогу никому больше навредить? Или чтобы он убил меня? Чтобы я убил его? Этого не будет, ты не знаешь нас, у тебя старческий маразм, ты нас совсем не знаешь…
Но Вселенная с ним не разговаривала.

--

Доктор стоял, сложив руки на груди, и его рот будто провалился внутрь.
На экране монитора, за которым он наблюдал, крутился боевик “Бунт заключенных планетарной тюрьмы Деймос IV”. Кажется, это был сиквел, подобное уже происходило четверть века назад, и Мастер знал финал истории. Но она нас ничему не учит, не правда ли? Отчаяние всегда оказывается сильнее мозгов, перевешивает на весах органической жизни.
Доктор смотрел на то, как жизнь в очередной раз побеждала на новом витке эволюции, избавлявшейся от слабых.
Мастер успел заметить несколько оторванных голов и много-много крови, а потом надзиратели начали уменьшать купол, тот съеживался, забирая с собой воздух, и люди, только что раздиравшие друг друга на части, обезумев от ужаса, сбивались в одну гигантскую кучу, топча чужие конечности в свалке, их искореженные лица багровели и синели, и рты по-рыбьи хлопали, пытаясь напиться кислородом.
- Тоже смотришь трагедию? – губы Мастера насмешливо изогнулись. – Плохие парни против плохих парней. И зачем тебе это? Даже если бы ты набрался достаточно дури, чтобы прыгнуть вниз, силовое поле тебя бы не пропустило.
Доктор молчал, не мигая глядя в экран.
- Это шваль, собранная по всей галактике, - продолжил Мастер, - не невинные юные блондинки, атакуемые Автонами, а ублюдки и отморозки, засохшие плевки на лице мироздания. Это не трагедия, а фарс. “Нет в Дании такого негодяя, который дрянью не был бы притом”. [3] Сейчас купол раздавит этих тараканов, и в мире станет чище, громче зачирикают птички, веселее замяукают котята, ярче засветит солнышко. Ты же любишь всё это дерьмо, должен радоваться.
Доктор молчал и даже не шевелился, и Мастер, разозлившись, схватил его за плечи, разворачивая к себе и тряся, как будто был какой-то шанс вбить немного здравого смысла в эту лохматую, повернутую лишь на одной идее голову.
- Ты не можешь всех спасти!!! – брызнул он слюной. – Ты не обязан всех спасать! Прекрати себя мучить, прекрати! Это моя гребаная прерогатива!
Доктор отшвырнул его от себя с такой силой, что пошатнувшийся Мастер брякнулся на пол, ударившись боком, и барабаны застучали с удвоенной яростью, он взвыл от их напора, гнев-гнев-война-растерзать сраного святошу, а не успокаивать, взгляд заволокло алой пеленой, может быть, лопнул сосуд, может быть, что-то похуже, и без того держащееся на честном слове, на последней тонкой ниточке, больно, как же больно!
Сдерживая всхлип, он протер глаза и увидел, как Доктор шагнул на него, и тогда Мастеру стало страшно.
- ТАРДИС могла бы попасть туда, - произнес Доктор тихо, печатая каждое слово крупным шрифтом, - и тогда я мог бы как-то предотвратить случившееся. Ты не воспользовался ни одним шансом, который я тебе дал. Я запру тебя, а когда починю корабль…
- Это был не я!!! – выкрикнул Мастер так громко, что разъедающая тишина в проклятой посудине, наконец, вытеснилась, закипела, забурлила. – Сколько раз тебе можно повторять?! Когда же до тебя дойдет, идиот несчастный!
- Я тебе не верю, - процедил Доктор ледяным тоном.
- А это уже твои проблемы.
- Будут твоими, когда я заточу тебя туда, откуда ты уже никогда не выйдешь.
- Жалеешь, что не дал мне умереть?
Доктор не ответил, он казался сейчас очень высоким, и очень похожим на то прозвище, что дали ему Далеки, все солнечные котята испарились, и Мастер подумал, что их ярость разного цвета, его собственная – красная-прекрасная, ею все застит, и не поддаться ей не хватает воли, она овладевает им, как состояние аффекта, и он лишь её бессильный раб, про это писал тот человеческий балабол, а гнев Доктора – кости Смерти, выбеленные Временем, и от него берет настоящая жуть.
Мастер встал с пола, чтобы почувствовать себя немного выше, морщась, потер ушибленный бок, подошел к дивану и тяжело на него плюхнулся.
- Это был не я, - повторил он в который раз. – Просто мы оба в тюрьме, и, чтобы ты не сделал, это не изменится, запрешь ты меня или не запрешь.
Доктор бросил на него исполненный омерзения взгляд и вновь уставился в монитор.
На планете Деймос IV шли финальные титры.
Купол уже снова вздулся и ждал следующую партию заключенных.
Хотя сначала придется убрать тысячи раздавленных трупов. Хорошенький денек для всех персонажей этой паршивой пьески.
Доктор ткнул пальцем в экран:
- Вот это твоя вина и твоя ответственность! Не дотягивает до того, что ты учинил на Земле, но все же недурно поразвлекся, поздравляю!
- Как ни жаль, но я совсем не развлекался, - вздохнул Мастер утомленно. – Наши постельные упражнения не в счет, они пропитаны таким количеством эмоций, что все внутренности слиплись бы даже у какой-нибудь авторши женских романов. И это не моя вина и ответственность. И Галлифрей тоже, с которым ты носишься, как дурак с писаной торбой, всё не можешь отпустить. Из тебя лезут сейчас все те столетия, когда ты считал меня злодеем, но не вали с больной головы, - он осклабился удачной шутке, - на здоровую.
- Вранье, опять твоё вранье!
- Знаешь, что? Иди-ка ты нахер, мой дорогой Доктор, как же ты меня достал.
Мастер опустил засыпанные усталостью ресницы, его здоровая голова раскалывалась, камни катились, ударяясь друг о друга, и он не знал, как долго ещё сможет это выносить.
ТАРДИС ожила через пару минут.

--

- Когда я твоими стараниями очутился в черной дыре, то сначала почувствовал только давление, - сказал Мастер, бросая пару кубиков льда в стакан с виски. – Потом я перестал чувствовать, а через несколько секунд уже забыл собственное имя. Я знаю, что ты однажды пережил насильственную регенерацию, когда Тайм Лорды решили, что неплохо бы тебе сменить окраску, потому что старая уж очень примелькалась в галактике. Так что ты должен помнить, какое это удовольствие, когда у тебя отнимают тело и переписывают личность. Но у меня, Доктор, не просто отняли тело. С меня соскребали кожу живьем, и мясо, и прожитую жизнь, и всё то, чем я был когда-то. Если бы не моя ТАРДИС, то я, - Мастер сглотнул комок в горле и откашлялся, прежде чем продолжить. – Дыра выжимала меня и выкручивала, вписывала меня в сингулярность как часть уравнения, а ведь я был существом из плоти и крови, вообрази, как из твоих мышц, ногтей и каждого нейрона каждого нерва лепят r = 0 и обращают в бесконечность, представь себе преобразование твоего сознания в цифры. Продолжалось это, пока у меня не осталась последняя регенерация, в которой я знал только одну вещь, что должен выжить, чтобы отомстить тебе.
В консольной комнате снова горел слабый свет, смешивая янтарно-золотистый от ламп и зеленый от панели. Мастер посмотрел на свою руку, воспоминания о случившемся после эпизода с Темным Сердцем до сих пор иногда заставляли его сомневаться в собственной материальности, ему было необходимо убедиться, что сейчас его тело действительно при нём, и есть ноги, уши, зубы, волосы и вот эта высовывающаяся из манжеты рубашки кисть, пусть даже окрасом, как у утопленника, неважно, зато настоящая, а не две гравитационные постоянные, поделенные на скорость света в квадрате.
Он сделал щедрый глоток, сожалея, что метаболизм не позволяет ему напиться, как следует, и продолжил.
- Но это, представь себе, было не самое страшное. В черной дыре нет ничего, ни пространства, ни материи, ни времени, ни массы, и любая энергия неотделима от энергии самой дыры, а сама дыра – это просто ошибочное решение Вселенной, пробел в формуле на месте правильного знака, Бог забыл его поставить или кто там, уж я не знаю, в общем, тот, кто все это проектировал. Как по-твоему, что должен был испытывать Тайм Лорд, очутившись там, где нет ни одного измерения? Как будто его стерли ластиком, но он продолжает… быть.
Доктор опять зарылся в проводах и кнопках, но на этот раз, проверяя, что с его драгоценным кораблем всё в порядке.
Мастер и так бы мог ему это сказать, но Доктор бы его не послушал, Мастер не был для него авторитетом, а кем был – никто бы из них определить не мог.
- Мне жаль, мне так жаль, что с тобой это случилось, - завёл своё вечное Доктор, вынырнув ненадолго из-под панели. – Но ты же знаешь, что я только хотел…
- Ты всегда хочешь одного и того же, - оборвал его Мастер. – Сохранить каждую священную жизнь. Иди и выступай против абортов, я вспомнил тот маленький эпизод своей биографии вовсе не для того, чтобы слушать твой лицемерный лживый скулёж, а потому, что хочу сказать, что ты и я вместе это то, в чем нет ни одного измерения, и рано или поздно горизонт событий нас с тобой съест, мы провалимся, нас сотрет, но мы продолжим быть, и лет через пятьдесят или сто, когда я скажу, что хочу на Землю, ты согласишься, потому что не бросишь меня, не излечишь и не изменишь, и я не убью тебя, не изменю, а вылечить твой патологический героизм все равно невозможно. Ты начнешь позволять мне то, чего я хочу. Сначала – не высовываясь из ТАРДИС, потом – под твоим строгим присмотром, а потом… Поэтому тебе нужно было оставить меня мертвым, или сдать в эту тюрьму, если уж ты такой трус и слабак, и так панически боишься одиночества, что сам не можешь меня убить!
Доктор, возившийся на полу на коленях перед открытой утробой механизма, задвинул щиток и решительно щелкнул замком, как пистолетным затвором, живо вскочил на ноги и отряхнул брюки от пыли, он делает все так быстро, говорит, ест, живет, трахается, Мастер не поспевает за ним, потому что всегда ждет ответной реакции, ждет и ждет, и в этот раз тоже её получает.
- Я знаю, - сказал Доктор, поворачиваясь к консоли спиной, начиная плясать пальцами на рычагах и кнопках. – Ну, вот, всё хорошо, теперь всё с моей старушкой отлично, она в полной норме, и можно отправляться, куда угодно. Я думаю, Глизе в созвездии Жертвенника, пульсар по соседству с ней заливает всё ультрафиолетом и рентгеновскими лучами, и она синяя, как василек, или как называется этот цвет? Ультрамарин, да, именно! Ультрамарин, тот синий, который будто выходит из себя, и лиловые полосы на почве, и слоистые горы, но, конечно, никакой жизни там нет, это смертоносный мир, может подействовать на кого-то немного угнетающе, но, если смотреть на него из ТАРДИС, он похож на колоссальный сапфир, и та намагниченная нейтронная звезда…
Речь прервал звон разбившегося стекла.
- Земля, Доктор! Не нужна мне твоя сраная Глизе, а нужна цивилизация!
Мастер бросил пробный шар, толкнул первую костяшку домино, однажды дойдет и до последней.
ТАРДИС тряхнуло во время перемещения, а потом был ультрафиолет, и ультрамарин, и ещё много всего, пока ничего не стало.

Конец

[1] Из трактата Спинозы.
[2] Песенка 80-х Cindy Lauper "Girls Just Want To Have Fun"
[3] “Гамлет”.

@темы: симм, доктор\мастер